Три недели полковника Журавлева

Писать о событиях всем известных — задача трудная. Всегда есть риск повториться. Но иногда в, казалось бы, известных фактах неожиданно высвечиваются новые моменты. Надо только сделать небольшое усилие и попытаться понять те или иные поступки наших предшественников; задуматься, что ими двигало — только приказы свыше или нечто другое, присущее издавна природе человека, — сострадание к ближнему, пусть и особой форме.

«Храбрый человек — это тот, кто дела­ет всё как следует»

                                                                                                               Лев Толстой

 В экспозиции волгоградского музея-панорамы выставлена фотография полковника Константина Андреевича Журавлёва и его награда — орден Отече­ственной войны I степени. Волею обсто­ятельств в самом начале Сталинградской битвы ему пришлось оставить должность штабного офицера, начальника опера­тивного отдела штаба 62-й армии, и пре­вратиться в строевого командира всего лишь на три недели. Случай на войне не такой уж редкий, но его последствия во многом определили не только судьбу самого Журавлёва, но и ещё нескольких тысяч участников небывалого в истории Отечественной войны противостояния.

В первые дни Сталинградской битвы в районе Верхней Бузиновки после мощ­ного натиска немецких танковых и меха­низированных частей попали в окруже­ние 184-я и 192-я стрелковые дивизии, два полка 33-й стрелковой гвардейской дивизии, 40-я танковая бригада и три артиллерийских полка. 24 июля в шта­бе 62-й армии стало известно о гибели командира 192-й дивизии полковника А. С. Захарченко. Он последним уходил из Верхней Бузиновки, куда уже ворва­лись немецкие танки, и вражеский сна­ряд угодил в его «Эмку».

Первые признаки надвигающейся ка­тастрофы стали ощущаться ещё вечером 23 июля. В сохранившейся телеграфной ленте переговоров Сталина с недавно назначенным командующим Сталин­градским фронтом генералом В. Н. Гордовым есть и такое:

«Гордов. Только что получено донесе­ние от Колпакчи, что танки противника до 50 единиц прорвались в направле­нии Калмыков, Манойлин и через со­вхоз «Копанья» в направлении совхоза «Первомай».

Сталин. А что, разве у Вас нет танков на правом фланге? Что делает наша ави­ация? Стыдно отступать перед 50 танка­ми немцев-мерзавцев, имея на фронте около 900 танков».

К слову, вопрос о количестве тан­ков не так прост. По данным немецких историков у врага тогда было на этом направлении до 350 машин. Согласно многотомной истории Второй мировой войны, их насчитывалось у противника до 500 единиц. А в 62-й и 63-й советских армиях им противостояло, по подсчётам российского военного историка О. Н. Ку-дряшова, около 400. Трудно сказать, чем руководствовался Верховный Главноко­мандующий, упрекая сталинградцев вы­шеприведённой цифрой.

Очевидно, в те часы никто не предпо­лагал, что этот прорыв обернётся окру­жением столь большого числа наших частей.

К вечеру 25 июля 60-я моторизованная и 1б-я танковая дивизии врага замкнули кольцо вокруг наших войск. Сюда, в рай­он Верхней Бузиновки и вылетел на само­лёте У-2 полковник Журавлёв по приказу В. Я. Колпакчи, командующего 62-й арми­ей. Спустя много лет Константин Андре­евич запишет в мемуарах сухо, но точно, как в докладе начальству: «Проводная связь штарма-62 с 184-й и 192-й стрелко­выми дивизиями нарушилась. Высланный (ранее) на самолёте... офицер связи шта­ба армии... вернулся обратно с сообще­нием «Никого не видел».

И вот теперь Журавлёву предстояло в отрыве от основных сил армии самому, не уповая на помощь извне, организо­вать растерявшихся людей в единый ку­лак, а главное, своими действиями все­лить в них уверенность в том, что врагу можно организовать отпор и разорвать стальное кольцо.

В Центральном архиве Министерства обороны России хранится исписанный карандашом документ — боевое распоряжение № 1 по оперативной группе, во­шедшей с того момента в историю Сталин­градской битвы как группа полковника Журавлёва. Здесь чётко, по пунктам отме­чена обстановка, поставлены задачи всем окружённым частям. Создаётся ощуще­ние, что на бумагу перенесена уже давно, во всех деталях продуманная ситуация, а не поспешный анализ сложившегося по­ложения. И в этом — весь Журавлёв, его многолетний опыт офицера-штабиста.

Вскоре, ночью, в районе Бузиновки приземлился очередной У-2. Не спавший уже много часов Журавлёв внимательно вчитывался в доставленный из штаба 62-й армии документ: «...Вам удержать Цимловский, Захаров, Калмыков. Не до­пустить распространения противника с севера на юг, с запада на восток. Подго­товить посадочную площадку самолётам, ночное время обозначать тремя костра­ми, расположенными треугольником».

Командующий армией выслал сюда группу командиров на автомашинах при поддержке нескольких танков, но отряд не смог прорваться. Усугубляющим об­стоятельством было то, что направленцы не доставили в Верхнюю Бузиновку радиостанцию, не дав возможности вести управление войсками окружённой груп­пы. Может быть, при других обстоятель­ствах Журавлёв принял бы более верное решение, чем попытка скудными силами и средствами пробиваться на север, к Клетской. Ведь намечаемый им удар приходил­ся по трём вражеским дивизиям. Не хвата­ло в частях боеприпасов, продовольствия, не было авиационной поддержки.

Тяжким грузом на плечах обескровлен­ной группировки висело несколько сот тяжелораненых. Командование Сталинградского фронта в эти дни и часы предпринимало отчаянные попытки облегчить положение товарищей по оружию. Важным шагом и был ввод в дело наспех печенных 1-й и 4-й танковых армий генералов К. С. Москаленко и В. Д. Крюченкина. На подготовку контрударов этих соединений отводилось всего несколько часов. И как только первые из наших танковых частей переправились через Дон, вливаясь на район окружения, враг обрушил на них всю имеющуюся огневую мощь наземных и воздушных войск.

Да, наши танковые армии не сумели тогда соединиться в районе Верхней Бузиновки — а это давало бы шанс не только на прорыв из окружения, но и улучшение в целом положения всего правого крыла Сталинградского фронта — всё фашистские войска были втянуты в кровопролитные бои за 150 километров от Сталинграда. Первым из контрударов было остановлено продвижение немцев на юг вдоль правого берега Дона. Второй контрудар разорвал фронт окружения вокруг Верхне-Бузиновской группировки наших войск. Тогда Журавлёв получил приказ под кодовым названием «Вымпел-4». К 31 июля он вывел в расположение 4-й танковой армии около пяти тысяч человек. Это был резкий поворот не толь­ко в судьбе его товарищей по окружению, но и в собственной. Последовало его но­вое назначение на должность командира 192-й стрелковой дивизии.

Эти события по-разному оценивались противником. В дневнике боевых дей­ствий генерального штаба вермахта за 31 июля 1942 года они описываются до­вольно оптимистично: «В районе север­нее Калача наши наступающие войска от­ражают атаки танковых групп, частично переброшенных сюда с других участков, частично тех, которые пытаются вырвать­ся из окружения. Уничтожено 56 танков, захвачено 2000 пленных и много трофе­ев». Но попавший спустя несколько ме­сяцев в советский плен Вильгельм Адам, адъютант 6-й полевой армии, знал эти со­бытия подробно. Спустя много лет он от­метил в мемуарах: «...советские дивизии, использовав известные им слабые места, перешли 31 июля в контрнаступление и отбросили за реку Лиску уже крайне из­мотанные немецкие дивизии...»

И всё же, было ли это со стороны Жу­равлёва всего лишь выполнением приказа свыше? По форме — да, но если вдуматься, то выведенные им из немец­кого окружения 5000 человек не стали очередными военнопленными. Может быть, поэтому не покажется надуманной мысль генерала А. С. Горбатова, возглав­лявшего после Сталинграда 3-ю армию и доведшего её до Берлина: «Надо было уметь не просто уничтожить противника, а стараться взять его в плен». Это озна­чало бы, что и с нашей стороны потерь было меньше.

И если эту мысль слегка изменить, то в умение воевать можно было бы включить и умение не отдавать попросту, за «здорово живёшь» наших людей в плен. Да, то, что сделали Журавлёв и его лю­ди, — это не просто выполнение воин­ского долга. Это ещё и поступок глубоко гуманный. Спасти солдат от плена и сбе­речь их для достижения окончательной победы — вот что отчётливо выступает в свершившемся.

В прошлом веке девиз прусских офицеров гласил: больше быть, чем ка­заться. Мысль не потеряла своей акту­альности и во Вторую мировую войну. И поступок Константина Журавлёва это подтверждает.

 Лев ЛАРИН, ведущий научный сотрудник музея-заповедника «Сталинградская битва», заслуженный работник культуры РФ